База данных Backrooms

Холодный воздух пещеры вязко ложился на лёгкие, каждый вдох отдавался сыростью и металлическим привкусом. Тишина, перебиваемая едва слышимым гулом ветра, далёким рокотом камнепада и бесконечной ритмичной капелью, продолжала усиливать и без того напряжённую атмосферу. Непроглядная тьма и вездесущая мгла, поглотившие всё вокруг, изо всех сил давили на стены ветхой хибары, построенной на скорую руку.

Её гниющие стены, покрытые плесневелым и замшелым панцирем, тряслись от каждого вздоха — одно неверное движение и конструкция развалится. Сквозь дыры в рваной брезентовой занавески, использованной вместо двери, тянулась крохотная, чуть заметная струя пара, которая прерывисто вырывалась наружу и почти моментально рассеивалась.

Внутри хижины стояла не менее мрачная атмосфера: потолок оброс паутиной, в воздухе витала пыль, пол усеян мусором: разбросанные банки, бутылки, фрагменты ткани, каменная и песчаная пыль, личинки. И даже мужчина, сидевший в углу этого беспорядка, смотрелся отнюдь не чужеродно. Худой, бледный, едва заметный и сгорбленный, он плотно обвивал себя рваным старым промокшим до нитки пледом — хранилищем тепла, которое уже почти исчезло под атаками холода, проникавшего сквозь щели в полу и стенах. Пытаясь согреться, он трясся: безудержные судороги, которые невозможно контролировать, пробирали с головы до пят.

В его глазах царил ужас, страх перед самой страшной смертью. Не от сущностей, которые шастали где-то среди камнепадов и капелей. Не от обвала, который лишь облегчил бы его судьбу. Он боялся умереть вот так: в лохмотьях, мерзкой вони, объятиях темноты, холода и на помойке. Никто из его родственников даже не узнает об этом. Для них он бесследно пропал. У него было всё, но теперь его не существует для всего мира. Он сейчас. Он здесь. Он в Закулисье — забытом Богом месте, о котором никто и никогда не узнает.

Внезапно тишину начал прерывать усиливающийся глухой рёв и комнату озарил тёплый свет прожекторов, пробивающихся сквозь дыры в конструкции. Время выходить. Прошло лишь четыре часа с момента окончания работы, а теперь, спустя небольшой перерыв на сон, нужно вновь выдвигаться.

Мужчина постепенно начал вставать, опираясь на ветхие стены, обсыпая штукатурку и всаживая деревянные занозы в свою руку — фанера не была обработана и установлена на скорую руку, лишь бы залатать дыры. Сбросив мокрый плед на пол, медленными шагами двинулся к выходу из хибары, спотыкаясь о банки, бутылки и прочий мусор, оставленный на полу. За «дверью» его «дома» уже кипела жизнь. Другие сборщики вальяжно потягивались, зевали и вздыхали: всем предстоял новый трудный рабочий день.

Выйдя из хижины, человек надел поверх комбинезона лёгкую стёганую куртку рыжего цвета с заметными потёртостями и вкраплениями прилипшей грязи. На плече красовался шеврон с изображением орла — символом Б.И.Г., а на спине вышита надпись: «Точка Сбора». Подобные вещицы были у каждого сотрудника, вступившего в организацию. Чаще всего они передавались от погибших или ушедших в небытие членов группировки, но иногда новичку могло и повезти, ему выдавали нетронутую новую вещь. Такие случаи были редки в условиях дефицита материалов и станков для пошива, в связи с этим большинство членов организации ходило в изношенной сквозь года униформе.

Реакция остальных членов подразделения не заставила себя ждать. Все как один устремили свои пустые взгляды на исхудавшего мужчину. Вытаращив глаза, они продолжали молча наблюдать так, словно видели его в первый раз. Однако Марк не обратил на это внимания, лишь двинулся навстречу человеку, который стремительно, перебирая крохотными ногами, надвигался на него, напоминая маленькую и грозную тучку.

Несмотря на своё возмущение, Марк всё же распечатал конверт и достал оттуда два небольших листа. Бумага с контрастным логотипом орла была такая чистая и гладкая, настолько инородная для всего места, где они находились, словно мягкое пушистое шёлковое полотенце, которое по ошибке отправили на мусорку.

Ознакомившись с первым документом, Марк тяжело вздохнул. Всё это выглядело подозрительно, поскольку он и его теперь уже бывший напарник Джон справлялись неплохо и знали маршрут, как свои пять пальцев, из-за чего им удавалось избегать инцидентов. Однако выбора у него уже не было, указания нужно выполнять.

Распечатав вторую бумагу, его взору предстало следующее.

Карточка напарника с подробным описанием внешности и характера. Отыскать кого-либо в этой дыре, не имея фотографии и хотя бы малейшего описания, словно иголка в стоге сена: невыразительные измученные лица и фигуры, облачённые в старую экипировку в темноте становились неотличимы, а голоса сливались с отзывчивым эхом и уходили в глубины уровня.

Марк двинулся. Двигался неспеша, до начала работ оставалось ещё чуть больше часа и за это время весь лагерь можно было обойти десятки раз и во всех направлениях. Информация о номере хибары, в которой расположился его новоиспечённый напарник, была малополезна, поскольку идентификационные номера строениям давала система для внутреннего учёта проживающих на уровне членов организации, на практике же никто не парился с указателями на постройках. Смысла в этом было немного, поскольку часть строений пустовала почти всегда и оставалась свободной, а начальник подразделения не сильно горел желанием запоминать лица всех новоприбывших.

От размышлений и внимательных поисков мужчину прервал уже второй за день оклик.

Мужчина двинулся дальше. Проходя мимо разваливающихся построек, он вглядывался в лица прохожих, то и дело сверял их с фотокарточкой, которая была ему предоставлена. К его удивлению, поиски не заняли больше часа.

Человек сидел около одного из сталактитов, уплетая за обе щеки серую массу из консервной банки, которая по консистенции напоминала не то слизь, не то овсянку, сваренную на воде.

Обычно консервированные блюда, выдававшиеся всем членам группировки дважды в сутки, содержали небольшие кусочки тушёного мяса с овощами, иногда и бобы для сытости, однако, из-за малого добавления соли и каких бы то ни было специй назвать подобную трапезу наслаждением было невозможно.

От этих мыслей Марк улыбнулся. Казалось, что положение совсем отчаянное: он в каком-то пространстве, которое не числится ни в одном справочнике, голодает, но всё равно остаются вещи, которые вызывают улыбку.

Борис бросил жестяную банку, отряхнулся и взял в руки карту маршрута. Безмолвно пробежавшись по ней глазами, он передал её Марку. Он взял небольшой клочок бумаги: весь помятый, грязный, края были рваные и мокрые. Несмотря на ветхое состояние, информация на ней и обозначения читались чётко, как и приложенная легенда. Тем не менее, времени на подробное ознакомление уже не было, напарник очевидно куда-то спешил и выхватив назад карту, направился в глубины Уровня 8.

Дни быстро сменялись и казалось, что Марк уже было привык к маршруту, но Джона он так и не встретил с момента последнего их диалога. С новым напарником общение не задавалось: Борис предпочитал молчаливое и томное выполнение работы, тихую трапезу и социофобный досуг.

В каком-то смысле Марк в своих рассуждениях был прав. Тем не менее в компании Джона он всегда ощущал себя комфортнее, чем с новым напарником. Раньше всегда было о чём поговорить, что обсудить: жизнь в Закулисье, жизнь на Сцене, мечты, несбывшееся будущее, тоску по дому и надвигающуюся неизвестность. В такие моменты он ощущал себя юнцом, полным планов и ожиданий, пускай часть из них была несбыточными.

В один день Марк всё же решил отыскать Джона, поговорить по душам и излить душу. Хоть в Закулисье ты и попадаешь один, но здесь есть люди, некоторым из которых можно доверять. Его бывший коллега был одним из таких редких самородков, кого не съела рутина, состоявшая из трапезы, работы, вновь трапезы и сна. Такой режим, заставший человека в одиночестве, легко поднимает уровень усталости, и со временем начинаешь забывать свою цель, свои мечты, свои краткосрочные и долгосрочные планы, всё больше теряя самое ценное в этом кошмаре — самого себя, свою личность, своё Я. Так вот, Борис и был тем самым «потеряшкой», которого, пускай и метафорически, съело Закулисье с суровым режимом выживания. Любые вопросы о прошлом, настоящем или будущем вызывали у него скупую реакцию и немногословные ответы, словно ячейки его памяти были утрачены в бесконечных коридорах, комнатах и гротах, составлявших первую десятку уровней Закулисья. Его мысли не пестрили выразительностью, да и само выражение мыслей с каждым разом казалось Марку скуднее, словно могучий океан языка испарялся и с каждым днём становился мелче.

Можно было предположить, что Борис — простой лжец, из числа тех, кем пестрят первые уровни. Однако Марк давно определил по косвенным признакам, что это не так. Борис вовсе не противоречил себе — он просто не мог сформировать полноценное предложение. Лжец бы запутался в деталях, но у него деталей не было совсем. Любое упоминание семьи, дома, имени — всего, что у нормального человека вызывает реакцию, — Борис воспринимал с неестественным равнодушием. На все вопросы о прошлом: «Как ты попал в Закулисье?» или «Как ты вступил в Б.И.Г.?» Марк получал односложные искренние ответы: «Не знаю» или «не помню». Даже при подобных лживых ответах, нормальный человек всегда будет проявлять какую-то эмоцию: нервничать или отводить взгляд. Борис же смотрел сквозь Марка — мимо, в никуда. Казалось, что это взгляд человека, который не осознаёт, что от него требуется, а не того, кто хочет утаить правду, заместив её ложью.

Поиски Джона ни к чему не приводили и Марк, уже отчаявшись, хотел выдвигаться в сторону стартовой точки Маршрута №17, как под руку ему попался Адам. Такую возможность разузнать о судьбе старого друга было нельзя.

Опустошённый диалогом Марк направился к стартовой точке. Времени на раздумья и переживания не было. Не сейчас. Для начала — работа, затем — поиски друга. Найти его он ещё успеет, нужно выдвигаться.

Дни продолжали идти сменяя друг друга. Борис становился всё более пустым в глазах Марка, а Джон так и не появился. Адам тоже молчал, словно специально игнорировал. В какой-то момент мужчина сам уже начал было думать, что Джона вовсе не было, это ложное воспоминание, а Борис, на самом-то деле не теряет связь с реальностью, а просто измотанный рутиной. Однако для доказательства этому он решил провести ряд экспериментов, которые могли либо подтвердить его догадки о собственном безумии, либо опровергнуть.

Для первого опыта ему понадобилась всего лишь фотокарточка Бориса, которая у него сохранилась ещё со времени назначения. Он уже и не помнил с какой целью сберегал её, но момент для использования настал. Марк сел рядом с Борисом перед началом рабочего дня и показал фотографию.

Для второго эксперимента было решено спровоцировать у коллеги хоть какие-то эмоции. С этой целью он проснулся за полчаса до общего подъёма и прибрал себе рабочую куртку Бориса. Не заметить пропажу было невозможно, а не понять, что украл вещь Марк уж точно, поскольку он явился в ней на начальную точку маршрута.

К удивлению мужчины, его напарник не был озадачен и пялился в черноту пещеры. Даже когда Марк подошёл к нему и их взгляды пересеклись ничего не произошло. Реакции не последовало. Всё стало ясно: Борис — кукла, оболочка, чья личность потерялась в Закулисье.

В середине пути Марк слегка замедлил темп, дав возможность Борису слегка вырваться вперёд. Выключив фонарь, мужчина приблизился к напарнику со спины и нанёс первый удар. Сила была невелика: истощённое тело едва ли могло нанести существенный вред кому-то; однако, её хватило, чтобы сослуживец рухнул на каменистую поверхность с тяжёлым грохотом. Дав ему прийти в себя, Марк присел на корточки и склонился над телом.

Ответа не последовало. Всё, что он увидел — лишь пустые глаза, которые будто посмотрели ему прямо в душу.

Недолго думая, Марк принялся душить своего уже бывшего коллегу. К его удивлению, Борис не оказал никакого сопротивления и всё прошло крайне быстро. Вернувшись в лагерь, он встретил Адама, но тот вновь не обратил на него никакого внимания. Отмечаясь на терминале, он проверил текущих сотрудников: ни Джона, ни Бориса он найти не сумел.

На следующий день к нему подошёл мужчина.

Шли дни. Новый напарник начинал казаться Марку всё более похожим на Бориса. Такие же повадки, пустой взгляд, но имя другое, которое он даже не запомнил, сам того не поняв. И вот вновь они шли по безжизненному гроту, окружённые лишь тишиной и далёким стрекотанием Смертомолей. Марк вновь осознал, что его напарник — такая же тряпичная кукла, как и прошлый, и тот что был до него, и тот, которого звали Борисом, но он уже и позабыл об этом, как и забыл изначальную свою цель, жизнь на Сцене и своего друга Джона, которого он так хотел найти. Количество проделанной «работы» уже перевалило за десяток, но ничего не менялось.

Очередная «пропажа» на Маршруте №17 становилась лишь статистической заметкой в системе ротации персонала. Потери статистически допустимы. Никто никогда ничего не замечал, не задавал лишних вопросов. Марк и сам перестал. Он лишь видел одинаковое лицо, похожую форму и кукол, которые окружали его. Он не хотел мести или крови, он просто делал то, что нужно — то, что уже стало привычкой и неизменной рутиной, которая поглотила его, чего он так боялся. Так продолжалось долго — слишком долго, чтобы он мог вспомнить, с чего всё началось. Имя «Джон» уже даже перестало звенеть чужим эхом. Он знал, что должен быть кто-то… важный, но память была как камень в этих бескрайних пещерах — лишь маленькой незаметной частицей всего мрака и ужаса.

Холодный воздух пещеры вязко ложился на лёгкие, каждый вдох отдавался сыростью и металлическим привкусом. Тишина, перебиваемая лишь едва слышимым гулом ветра, рокотом камнепада и бесконечной ритмичной капелью, продолжала усиливать и без того напряжённую атмосферу. Непроглядная тьма и вездесущая мгла, поглотившие всё вокруг, изо всех сил давили крохотный лучик одинокого фонарика, который прямой линией и без колебаний освещал стены.

Мужчина неустанно шёл по бесконечным туннелям, запутавшимся в крепкий узел. Он не понимал, идёт ли он по кругу. Он просто шёл. Пройдя ещё десяток метров, фигура остановилась. В голове раздавался гул оркестра мыслей, но одна из них звучала громче остальных. Силуэт присел на ближайший камень, посмотрел вниз и увидел своё отражение в небольшой луже, освещаемой нагрудным фонарём. Именно тогда все мысли замолкли и прозвучала лишь одна.